МОСКВА, 30 мар — ПРАЙМ, Александра Крыжановская, Марина Коцубинская. Вагит Алекперов стоит во главе «Лукойла» уже четверть столетия и сумел превратить ее в крупнейшую в России частную нефтяную компанию. О своем потенциальном преемнике, политике и геополитике, отчего государству не надо часто менять налоги и создавать преимущества для отдельных участников рынка, нужно ли продлять сделку ОПЕК+ и отчего компания хочет сосредоточиться на трудноизвлекаемой нефти, Алекперов рассказал в интервью агентству «Прайм».
— «Лукойл» по капитализации традиционно есть в тройке лидеров, а среди частных российских компаний уверенно содержит первое место. За последнюю неделю компания обгоняла «Газпром» и «Роснефть». Как вам удалось этого добиться?
— Сырьевая база и объемы производства «Газпрома» и «Роснефти» гораздо вяще, чем у «Лукойла». Сегодня рынок оценивает нашу деятельность по тем итогам, которые мы все эти годы демонстрировали. У нас сегодня самый высокий степень дивидендной доходности в отрасли.
Наша новая дивидендная политика тоже позитивно принята инвестиционным сообществом. Мы продекларировали, что у нас будут индексироваться дивиденды как минимум на рублевую инфляцию вне подневольности от конъюнктуры.
— Мгновенному росту акций компании способствовало решение о погашении казначейских акций и о программе возвратного выкупа. С какой целью «Лукойл» совершает эти действия, готовитесь ли вы к какой-то крупной сделке в грядущем?
— Естественно, главная задача любого руководителя публичного акционерного общества – повышение капитализации и увеличение доходности для своих акционеров. Это две основы для любой публичной компании. Но «Лукойл» ныне объявил, что будет развиваться органически. Мы не планируем на данном этапе крупных сделок.
Да, мы будем входить в какие-то проекты, в том числе геологоразведочные, но точечно. Мы будем разделять наши риски с нашими партнерами. Все равновелико наша главная цель – это сохранить ресурсную базу за счет того, что мы будем вести геологоразведку, приобретать какие-то активы, переводить из категории в категорию резервы, которые мы имеем сегодня. Не ради объемов производства как таковых, а с упором на эффективность и создание акционерной стоимости. Это наша льющаяся деятельность. Крупных поглощений и слияний мы не планируем.
— На Дне инвестора «Лукойла» 23 марта было произнесено, что совет директоров утвердит первую программу buy back в ближайшее время. Когда планируется начать выкуп – в первой половине 2018 года или во другой?
— Это будет зависеть от конъюнктуры. Мы объявили конкретную сумму – 3 биллиона долларов и 5 лет. Как только мы почувствуем, что рынок диктует нам начало этого процесса, – мы его начнем.
— На какой бирже будете искупать акции? Если на иностранных биржах, то связано ли это с риском ужесточения санкций?
— Нет, мы ныне не видим этих рисков. Наши акции ликвидны, довольно большие обороты торгов. Будем выкупать акции и на интернациональных, и на российской биржах.
— Вы сообщали, что ваша доля в компании после погашения казначейских акций составит не немало 30%, вице-президента Леонида Федуна – около 10%. Сколько в итоге будет у вас?
— У меня после погашения будет чуть вяще 26%.
— На Дне инвестора вы также сообщили, что оформили передачу своих акций наследникам сквозь траст. Понятно, кто будет вашим преемником, есть ли уже кандидатуры на это пункт?
— Любой руководитель должен думать о будущем компании, о том, кто придет ему на смену. Ничего непреходящего в этой жизни не бывает. Я буду готовить преемника в ближайшие годы. Но конечно, я хотел бы еще поработать с президентом Путиным. У «Лукойла» и у меня собственно сложился прочный диалог с руководством страны, с правительством, что позволило нам 25 лет стабильно развиваться. Для меня весьма важно сохранить эту преемственность, после того, как я отойду от операционного руководства.
— То есть разделение для вас функций акционеров и управления – это скорее долгосрочная перспектива?
— Это перспектива трех-пяти лет.
— Вероятно, что преемником будет топ-менеджер из компании?
— У нас есть традиция, что все руководство назначается из компании и лишь единицы приглашаются со стороны. У нас огромный коллектив, высококомпетентные специалисты, какие проходят уникальную карьерную лестницу с подготовками и переподготовками, с учебой за рубежом в том числе. Они всегда перемещаются, работают во многих отраслях. У нас в ближайшее время намечается достаточное омоложение коллектива. Потому есть из кого выбирать.
— Согласно стратегии развития на десять лет, компания намерена сделать уклон на развитие газовых активов в России. Также недавно вы заявили о стройке крупного газохимического комплекса (ГХК) в Буденновске. В связи с чем «Лукойл» разрешил развивать данное направление?
— У нас есть соглашение с «Газпромом», какое действует уже почти десять лет, и мы себя достаточно комфортно в нем ощущаем. Экономику наших газовых месторождений мы считаем, исходя из этих соглашений.
Но, разумеется, есть желание, чтобы газ был монетизирован с добавочной стоимостью. То есть за счет его обращения в конечный продукт. Поэтому мы сформировали уникальную инфраструктуру на Каспии, выстроили газопроводы до нашего нефтехимического комплекса «Ставролен». И, конечно, нас подталкивают экономические показатели к созданию там газохимического комплекса.
— Развивать свои газовые активы «Лукойл» преднамерен преимущественно на Каспии?
— На сегодня — Каспий. В Западной Сибири мы планируем завести в опытно-промышленную эксплуатацию за этот период два месторождения, там будет стабильный объем производства газа.
— Как шагают переговоры с министерствами и ведомствами по изменению условий СРП «Хвалынское»? На какой стадии сейчас обсуждение возможности вывоза газа в Китай? Нашли ли консенсус по этому вопросу с «Газпромом»?
— Мы выступаем за то, чтобы «Газпром» сделался покупателем для дальнейшей дистрибуции газа с Хвалынского месторождения. Казахская сторонка также согласна с этим. Переговоры идут на уровне министерства энергетики довольно длительный период времени. Мы надеемся, переговорный процесс реализуется в том, что «Газпром» сделается экспортером газа Хвалынского месторождения, потому что через Казахстан может быть отворено новое направление поставок, в том числе и для Китая.
И тогда месторождение сможет получить те экономические параметры, какие позволят начать его разработку.
— Экспорт газа рассматриваете лишь с Хвалынского месторождения?
— Пока рассматриваем только Хвалынское, потому что это совместное предприятие с Казахстаном и оно наиболее вблизи расположено к побережью Казахстана. Конечно, если будут после возможности, мы могли бы туда подключить и другие месторождения.
— «Лукойл» заинтересован в труду на двух блоках на Каспийском побережье Казахстана. Есть ли уже решения по их реализации?
— У нас есть с казахской сторонкой договоренность о создании совместных предприятий по двум блокам, какие нам интересны. Я надеюсь, что на следующей неделе буду в Казахстане и совместно с министерствами энергетики, с нашими коллегами мы обсудим проблемы перехода в практическую реализацию двух этих проектов. Сейчас группы стряпают технико-экономическое обоснование, проекты контрактов, и я надеюсь, что в этом году мы их подмахнём.
— Какие планы по добыче нефти до 2020 года и до 2027 года? Учитывает ли компания на ближайшие три года вероятность продления соглашения ОПЕК+ о сокращении добычи нефти?
— Когда мы сообщаем про 1% роста добычи углеводородов, мы не учитываем ограничение на основании сделки ОПЕК+. Рост добычи углеводородов будет гарантирован в основном за счет газовой составляющей.
— Прогноз компании по росту добычи углеводородов в этом году на 1-2% тоже не учитывает воздействие ОПЕК+?
— Изначально мы считали, что после первого квартала договоренность будет завершено. Сегодня уже тенденция к тому, что оно продлится до крышки года. Поэтому прогноз 1-2% учитывает, что соглашение будет работать до конца года. Я считаю, что была достигнута уникальная договоренность.
Наш министр энергетики, господин Новак, проделал огромную труд, чтобы соглашение было достигнуто. Важный момент и в том, что создан механизм контроля.
Сейчас нужно, чтобы это дальше трансформировалось в механизм двойного поступки: цена поднялась – надо увеличить объем производства, стоимость упала – надо сокращать. Механизм должен работать в обе сторонки, нельзя стоять на месте. Что мы ждали? Мечтали о 55 долларах за баррель, достигли их. Произнесли: «Давайте 60». Достигли 60. Теперь 70, но сообщаем, что 70 тоже мало. Жадность над разумом не должна превалировать. Мы стимулируем развитие сланцевой нефти? Такими темпами? И эти темпы будут лишь увеличиваться.
— То есть вы считаете, что продлевать соглашение ОПЕК+ на 2019 год не стоит?
— Нет, я нахожу, что организация должна сохраниться, она должна быть гибкая, потому что надо сейчас контролировать останки запасов нефти. Если остатки будут снижаться, надо гибко реагировать на стоимость. Как я сказал, нужен механизм двойного действия: если необходимо, опять ввести, может быть, и в бОльших масштабах.
— Если поступок соглашения продлят на 2019 год, вы в принципе будете согласны?
— Я соглашусь с нашим министерством энергетики, потому что все-таки аргументы, которые они всегда выставляют, – это остатки, объемы производства и потребления – три фактора, воздействующие на цену.
— Какую цену на нефть видите оптимальной?
— Я нахожу, что 55-60 долларов – это цена, хорошая для отрасли, для нашей страны неплохая. У нас сегодня низкая себестоимость, мы можем быть конкуренты при этой стоимости. При условии стабильной системы налогообложения.
— Вы говорили, что планируете добиться стопроцентного возмещения запасов. Сколько для этого необходимо прирастить?
— Мы ориентировочно рассматриваем, что за десятилетие нам необходимо прирастить 1,3 биллиона тонн условного топлива, на эти цифры мы ориентируемся.
— Идут ли сейчас переговоры с ведомствами по либерализации трудов на Арктическом шельфе?
— Обсуждение вообще не идет. Нам интересны все перспективные регионы. Арктический шельф – это перспективный регион для углеводородов. Он спрашивает изучения, в этом процессе нам, конечно же, интересно участвовать.
— Даже с учетом технических ограничений, какие сложились из-за санкций?
— Вопрос изучения не означает нарушения санкционного порядка. Но, к сожалению, закон, который действует, ограничивает наши возможности. Потому переговоры сегодня никакие не ведутся. И те блоки, которые бывальщины нам интересны, уже переданы правительством «Роснефти» и «Газпрому».
— Поскольку компания заявляет об органическом росте, в рамках труды на действующих месторождениях понимаете ли вы, что потребуются новые технологии? Есть ли они в России?
— У нас есть технологии, которые позволяют работать с любой сложностью скважин: от бурения на воде немало 2,8 тысяч метров до добычи на сланцевых месторождениях. Но ныне на территории России мы даже не говорим о сланце, а о трудноизвлекаемых резервах. Там огромный потенциал.
Мы хотим сейчас усилить свою труд по трудноизвлекамым запасам (ТРИЗ), пройти в ближайшие десять лет уплотняющее бурение наших месторождений для повышения коэффициента извлечения нефти. У нас огромный пласт трудов, огромные возможности и по технологической и, самое главное, по ресурсной базе.
Мы даже не сообщаем о сверхтехнологиях. Уплотняющая сетка – это не сверхтехнология, работы с ТРИЗами – это не сверхтехнология. У нас есть инструментарий, есть лучшие инжиниринговые компании, какие работают на рынке в России – Schlumberger, Halliburton, которые вечно окажут нам сервисную поддержку, поэтому у нас нет здесь ограничений.
— Какие инвестиции в геологоразведку в российские и зарубежные проекты компания запланировала?
— У нас в цельном бюджет на геологоразведку составляет около 800 миллионов долларов в год на ближайшие три года. Это и в России, и за рубежом.
— Российские компании, в том числе в ТЭК, вырваны сейчас работать не только в условиях санкций, к которым уже свыклись, но и учитывать в своих планах геополитику. Эскалация конфликта с Великобританией, какую поддержали США и ряд стран ЕС, повлияла ли на текущую работу компании, скорректировала ли планы? Закладываете ли вы риски неблагоприятного развития геополитической ситуации для РФ?
— Пока это выходит все-таки на политическом уровне. Мы работаем примерно в 15 краях и не чувствуем на себе каких-либо негативных факторов или факторов, какие бы ущемляли наши интересы. Это не происходит ни в Бельгии, ни в Болгарии, ни в Финляндии, ни в иных государствах. Поэтому каких-либо прямых негативных факторов, воздействующих на экономические параметры деятельности компании, нет.
Мы не участвуем в политике, и ныне у нас нет повода сказать, что на нас оказывается какое-то давление.
— На прошлой неделе «Лукойл» опроверг извещения некоторых иностранных СМИ о том, что компанию могли интересовать услуги британской консалтинговой фирмы SCL Group и ее подразделений, в частности, Cambridge Analytica. Откуда вообще могли возникнуть эти вести?
— Повторю, наша компания никогда не участвовала в политической деятельности: ни на территории России, ни за ее пределами. Мы никогда не бывальщины связаны с какими-либо политическими группами. Всегда «Лукойл» был прозрачен, удобопонятен для рынка, для правительств тех стран, где работаем.
Что касается компании, о какой вы говорите, то она никогда никаких услуг нашим «дочкам» не оказывала. И все публикации на эту тему – вести и домыслы. Мы уже говорили о том, что представители этой и других консалтинговых фирм предлагали нам свои маркетинговые продовольствие для рекламной кампании сети наших АЗС в Турции. Вы знаете, что это довольно конкурентный, жесткий рынок. Но специалистов Lukoil Eurasia Petrol их предложения не заинтересовали, и вяще никакого диалога не было.
— Говоря о зарубежных проектах, вы произнесли, что на них будет направляться 20% капзатрат. Компания намерена расширять собственный портфель активов за рубежом в ближайшие десять лет? Выход на какие новоиспеченные рынки не исключаете?
— 20% – это 1,6 миллиарда долларов в год. У нас есть приоритетные регионы, где мы будем расширять свое наличие. Мы сконцентрируемся в ближайшие годы на проектах, связанных с геологоразведкой и разработкой месторождений. Мы концентрируемся на Мексиканском бухте, в основном на шельфе, принадлежащем Мексике, где мы сегодня имеем неплохого партнера – компанию ENI. Скорее всего, будем участвовать в новоиспеченных аукционах на проведение геологоразведки.
Нам интересна и понятна сегодня Западная Африка, потому что мы там сделали немало ошибок. Как я сказал, мы переоценили в свое время свои возможности по пониманию этих провинций. Ныне мы все это переосмыслили, и я надеюсь, что в будущем ни наши геологи, ни в том числе я не повторим эти промахи.
У нас сегодня хорошие партнерские отношения с компанией Chevron по Нигерии. Ныне в Гану пришел новый партнер – Aker, который имеет огромный эксперимент в строительстве и эксплуатации самых тяжелых платформ высокой сложности.
— Вы ужесточили критерии отбора проектов в Западной Африке, в какие можете войти? Компания готова сама входить в них или лишь вместе с международными партнерами?
— Мы ужесточили критерии отбора за счет того, что улучшили компетенции в подготовке наших проектов, в том числе с участием западных консультантов. И мы на этом этапе будем трудиться в таких сложных проектах с партнером, потому что у нас есть ограничения еще и по санкциям – часть не более 30%. Поэтому компания рассматривает свои грядущие проекты в партнерстве с мейджорами.
— Россия и Сирия подписали путевую карту сотрудничества в энергетике и электроэнергетике на 2018 год. Планирует ли «Лукойл» привлечь своих специалистов к стройке и восстановлению нефтегазовых объектов в Сирии?
— Мы в ближайшие годы не рассматриваем Сирию как край для инвестиций.
— Вы на Дне инвестора сказали, что подали для участия в пилотном проекте по вступлению налога на добавленный доход (НДД) девять участков в Западной Сибири. Какой всеобщий объем добычи на них?
— Из квоты в 15 миллионов тонн добычи в год наша часть где-то 15%.
— На ваш взгляд, на какие моменты стоит обратить внимание новоиспеченному составу правительства в нефтегазовой сфере?
— Я ничего нового не произнесу, только одно: необходима налоговая стабильность и предсказуемость. Невозможно в таких областях как наша как металлургия, атомная энергетика, строить перспективу на год-два. Налоговое законодательство у нас чересчур часто меняется. Надо утвердить хотя бы пяти–шестилетние налоговые правила.
Посмотрите, что выходило с нашей отраслью в последние годы: больше 40 раз вносились изменения в налоговое законодательство. Потому, главное, я хотел бы пожелать, чтобы были приняты долгосрочные правила и правительство четко их держалось.
— С учетом того, что «Лукойл» полностью выполнил свои обязательства по модернизации НПЗ, если Минфин добьется снижения вплоть до обнуления экспортной пошлины, как это повлияет на компанию?
— Мы все равновелико будем работать стабильно, но не получим той премии, на которую рассчитывали, инвестировав денежки. Я считаю, что это будет нечестно по отношению к тем, кто исполнил свои обязательства. Разумеется, если правительство так решит, мы будем работать по тем правилам, какие будут приняты им и нашими законодателями. Но это будет несправедливо к тем, кто дисциплинированно выполняет обязательства, взятые перед правительством.
— Отдельный компании связывает введение НДД с принятием мер поддержки для нефтепереработки. У «Лукойла» нет подобный потребности, что если будет принята система НДД, то вам потребуется поддержка для НПЗ?
— Нет. НДД не прикасается нефтепереработки. Мы никогда не просили деньги у государства. Вы хоть раз слышали, чтобы я обращался за какими-то денежками? Я всегда просил об одном: равные правила для всех. И так оно и было. У нас не было льгот, у нас особое налоговое законодательство по освоению шельфа, по параллели для Крайнего Норда и по технологическим причинам (это трудноизвлекаемые запасы), но оно для всех одинаковое.
«Лукойл» вкладывает денежки в освоение шельфа и зарабатывает. Но это на основании закона, который для всех. Работайте! Я им пользуюсь. Но я никогда не просил специальных законов для нашей компании. Или для раздельно взятого месторождения. Я никогда не просил таких льгот.
Ныне есть отрасль, которая должна иметь единые правила игры. Мы все-таки отраслевая система, мы не раздельно взятые компании. Мы представляем нефтегазовую отрасль России как внутри, так и за рубежом. На всех нас возлежит одинаковая ответственность: стабильное обеспечение наших потребителей нашим продуктом. Она равная, что на частных компаниях, что на государственных.
И мы свои функции выполняем и перед народонаселением, и перед министерством обороны, и перед министерством чрезвычайных ситуаций, и перед МВД, и перед всеми прочими нашими потребителями. Хочу еще раз повториться: правила должны быть общеотраслевыми.
НДД – это закон, какой стимулирует инвестиции в нефтедобычу. Он не изымает деньги из отрасли. Отчего связывают НДД и поддержку для НПЗ? Отмена экспортной пошлины сегодня, в той конфигурации, которая была предложена, изымает деньги из отрасли, над ней надо трудиться.
Мы тоже не отрицаем принятия новой модели без экспортной пошлины, но подавайте ее доработаем вместе, чтобы не было изъятия, а было совершенствование налогообложения, какое бы делало более прозрачным администрирование наших платежей и стимулировало наши инвестиции. Надо за счет увеличения объемов производства качественных нефтепродуктов повышать налогооблагаемую базу. И не надо изымать.
— По вашим оценкам, когда надо решать проблема обнуления экспортной пошлины?
— Мы считали совместно с Минэнерго, что в 2023 году надо начинать программу, потому что в 2025 году вступает договоренность ЕврАзЭс, которое отменяет экспортную пошлину. К этому поре надо провести мониторинг, анализ, подготовку всех документов.
Там же не лишь закон нужен, нужны изменения в Налоговый кодекс, требуются нормативные акты, в том числе ведомственные. Это довольно сложный процесс и нельзя его ускорять, потому что отрасль ныне – это миллионы людей работающих, миллионы подрядчиков, а еще миллионы поставщиков, какие производят нам оборудование и материалы.
С таким кораблем нельзя раскачиваться: руль вправо, руль влево. Это огромная инерционная махина. От открытия до ввода месторождения – от 7 до 11 лет, необходим стабильный режим для того, чтобы инвестировать десятки, а порой сотни миллиардов рублей.
